Елизавета Дворкина, главный художник Театра классического балета, номинант на театральную премию «Золотая маска», заслуженный художник РФ, рассказала о работе и воплощении идей в театре.
— С чего начинается работа художника над спектаклем?
— Работа начинается, когда кто-то произносит название. В этом предварительном разговоре участвуют режиссер, его ассистент, художники, композитор, может быть, кто-то из актеров.
Когда идея овладевает массами, начинается проработка сценария, смысла того, что мы собираемся сделать. Это всегда должна быть оригинальная пьеса, потому что взять книгу и по ней поставить спектакль никому не интересно, прочитать может любой, важно донести свои соображения до зрителя.
Дальше начинается индивидуальная работа художника. Я читаю пьесу и пытаюсь это увидеть. Стараюсь перед началом работы не смотреть ничьи другие спектакли, потому что обязательно что-то застрянет в голове, потом покажется, что ты это сама придумала, и повторишь чью-то идею. Стараюсь отключится от всего и отталкиваться от других вещей. Самое главное — придумать стилистику того, что в результате должно получиться.
Все картинки я приношу в тот же коллектив, смотрим, обсуждаем. Дальше уже подробности технологии — мастерские, которые изготавливают все это. Там бесконечные вопросы: какая ткань, пуговичка, тесемочка… Меня это никогда не интересовало.
— Что делаете, если не совпадают взгляды?
— Страшно ругаемся, кричим, но всегда договариваемся. Есть люди, с которыми мне очень комфортно работать. Когда они говорят, я вдруг начинаю видеть и понимать то, что не видела и не понимала до сих пор. А есть люди, которые говорят: «Делай что хочешь, а я подстроюсь», я иду делать что хочу, но это тоже нелегко, лучше бы подсказывали.
Помню, как наш художественный руководитель всегда знал заранее что я должна нарисовать, чуть ли сам не рисовал. Когда я принесла совершенно другое, произошел такой разговор:
— Нет! Это все не то! Я хотел совсем не так.
— Ну ладно, я пошла.
— Нет, стой, подожди, давай подумаем, может правда…
— Как к вам приходят идеи?
— Когда хотят, тогда и приходят, как таблица Менделееву. У меня всю жизнь голова работает в автономном режиме, ее главное не беспокоить! Ей надо дать задание, а потом ни с того ни с сего понеслось. Если начну усиленно стараться, ничего не выйдет.
С известным произведением надо что-то придумывать. Мы делали викторианского «Винни Пуха», он получился вообще ни на что не похожим, классным, потому что придуманный, но это трудно — выпрыгнуть за рамки того, что уже кто-то сделал.
У меня есть любимый рассказ о творчестве. Там говорится о двух вещах, которые подталкивают творческий процесс — это снятие барьера, показ того, что это возможно сделать, и введение «белого шума», огромного количества разнообразной информации. Когда в голове ничего нет, я пользуюсь этим фокусом, начинаю листать картинки, не имеющие отношения к работе, неважно, интернет это или старые журналы с чердака. После сотой начинает что-то появляться.
— Какой проект был для вас необычен?
— Мюзикл по Агате Кристи в центре Мейерхольда. Действие происходит в комнате, декорации не меняются. Нужно было очень четко попадать в музыку, расставлять акценты по свету, по перестановкам, костюмам, по их смене — некие музыкальные контрапункты. Совершенно новый опыт!
Каждая новая работа — это преграда. Не бывает так, что я все знаю. Даже со «щелкунчиками», которых уже штук сто в своей жизни поставила, каждый раз новый спектакль, скучно повторять.
— Как вы относитесь к современным постановкам?
— «Современное» — крайне относительное понятие. В 20-е был Мейерхольд, Таиров, и это было суперсовременно. Поэтому время неважно, человечество каким было, таким и осталось. Для меня существуют две градации — талантливо и бездарно, интересно и неинтересно, это какая-то внутренняя «чуйка», мне кажется. И так во всем — либо есть, либо нет, это всегда чувствуется.
Comments