Коридор детского наркодиспансера похож на аудиторию. Подростки сидят на стульях перед экраном. Ребят человек десять – это почти все подопечные диспансера. Девочек и мальчиков – поровну. На прилежных студентов они не похожи. Все одеты в пижамы, выцветшие футболки, на ногах у всех тапочки.
Сегодня в наркодиспансер пришли волонтеры. Одна из них, девушка-биолог, читает лекцию о микробах. Оказывается, бактерии помогают вырабатывать гормон счастья – серотонин. Сразу – вопрос от Олега. Ему 17. Простой парень. В футболке и спортивках.
– А можно бактериями передознуться? Ну это же счастье…
Потом Олег уточняет: «То есть, в кишечнике может быть не два килограмма бактерий, а десять?» Он говорит так, будто только что проснулся. Вяло. Не до конца открывая рот. Сонливость – побочное действие лекарств.
Рядом сидит Дима. Он, в отличие от всех остальных, бодрый. Говорит внятно. Курс реабилитации уже закончился: завтра Диму выписывают. Ему 13, он здесь второй раз. На нем – фирменная футболка. Зеленая, с названием диспансера «Квартал». Врачи надеются, что больше не увидят Диму. В хорошем смысле: никто не хочет, чтобы дети возвращались.
После лекции девушка-волонтер показывает подросткам бактерии в чашках Петри. Некоторые прикладывают пальцы к чашкам. Это практическая часть занятия. Задача – вырастить своих микробов.
На задних рядах идет негромкий разговор.
– Я, когда выйду, все равно буду, – говорит Паша, худой 17-летний парень с длинной челкой.
– Ты можешь три года, пока на учете, не палиться. Но это сложно. Хотя есть такая штука, «Полисорб» называется. Надо его каждый день пить неделю. Потом идешь анализы сдавать – не покажет ничего, – Паше отвечает Андрей. Он крупный парень, ему тоже 17, но выглядит он лет на 20. На руке до локтя у него цветная татуировка.
– Можно просто молоко пить, – добавляет Лена, девочка, которая ничем не выделяется. – Литр молока выпиваешь – и все.
На стене висит ватман. На нем разноцветными фломастерами написаны 12 традиций «Анонимных Наркоманов». Первая из них: «Наше общее благополучие должно стоять на первом месте. Личное выздоровление зависит от единства АН».
Пока все рассматривают и шумно обсуждают бактерии, к ребятам подходит Олег. Паша, который собирается употреблять, спрашивает его:
– А ты когда выйдешь, будешь парить?
– Не буду, я же выздоравливал год.
– Да ты п***ишь!
– Я ничего не употреблял, не пыхал, не тыхал. Потом только сорвался на гашиш. Ушел в употребление.
– Гашиш – натурка, ничего такого, – говорит Андрей. – Не химка же. Здесь большинство из-за химки.
Еще одно правило «Анонимных наркоманов»: «Единственным условием для членства в Анонимных наркоманах является желание прекратить употребление».
– Его мама сюда не запихивала, он сам сюда запихнулся, – говорит про Олега Паша.
– Да, мне мама предложила, я сказал: давай. Все.
– Я б сам сюда точно не захотел, – жалуется Андрей. – Они меня берут сначала в 21-ю больницу кладут, потом сюда. Я их всех уже задолбал.
В другой части коридора все еще идет дискуссия о биологии: реагируют ли микробы на температуру? живут ли они в колбах без кислорода? Волонтер Саша разговаривает с девочкой Аней. Медленно она рассказывает, что учится в химико-биологическом классе, мечтает стать врачом и делить кровь на компоненты. Она попала сюда несколько дней назад. Первый раз. Признается Саше, что впервые что-то попробовала. Рядом девочка Маша рассматривает чашку Петри. Она на реабилитации уже четвертый раз. Больше не хочет.
Когда ребят выписывают, им выдают справки. В них не указана причина и место лечения. Анонимность – главное правило в наркодиспансере. Поэтому волонтерам нельзя публиковать фото с лицами детей, упоминать их реальные имена.
Вообще, волонтерам нельзя даже говорить с детьми о наркотиках. Это правильный запрет. Но выполнить его почти невозможно.
