Саша Крыленкова, правозащитница, экс-председательница «Наблюдателей Петербурга», организатор и участница различных общественных кампаний в защиту политических заключенных и задержанных, автор книги «В поисках войны», расскажет о своем пути, бизнесе и эмпатии.
— Почему именно после выборов в 2011 году ты стала заниматься политической и общественной деятельностью?
— Вообще эти выборы не были началом пути. Я выросла в семье которая занималась сопротивлением в 80-х, у родителей был антисоветский кружок, они распространяли незаконную литературу, это было моей родиной, домом. В молодости я работала в «Мемориале», исследовала диссидентское движение, а в нулевых захотелось чего-то нового, и я ушла в бизнес. В 11 году мне поднадоело зарабатывание денег и жизнь добропорядочного буржуа. Муж, двое детей, успешная работа, все получается, стало скучно. Тут я узнаю, что мои ранее аполитичиные друзья-предприниматели сами пошли наблюдать на выборы, и меня это даже задело: как это, я, такая политизированная, не знаю, что у нас сейчас голосование, а они, обыватели, даже в жизни общественной участвуют. Сами выборы меня не интересовали, я не верю в демократические институты, зато заинтересовал этот феномен объединения, практики сопротивления свободных людей в несвободной стране. После обнаружения фактов фальсификаций я пошла на один из митингов. Я позиционировала себя уже совсем по другому, не как в молодости, и тут меня, в шубе, приехавшую на машине, настоящую «Александру Андреевну», задерживают, отвозят в участок и оставляют на ночь. Перед судом к нам пришли активисты из группы поддержки задержанных, принесли чай, еду, ходатайства, они были очень организованы, знали, что делать. И один из растерянных юношей, который тоже ждал своего заседания, смотря на этих ребят, сказал: «Блин, да, надо найти свое разумное место в этой движухе». Я задумалась над этими словами, поняла, что много всего умею, много кого знаю и могу помогать ребятам искать их место. С тех пор прошло десять лет. Движуха есть, движуха растет, а я помогаю. Первым стала организация наблюдения на выборах, потому что люди этого хотели, но не знали как, а я знала, и так оно закрутилось.
— Что стало с твоим бизнесом?
Мне пришлось закрыть бизнес. Слишком много угроз и слишком много рисков быть предпринимателем и вести активную гражданско-политическую деятельность. Мы пытались наладить работу без моего участия, но я фанатка микро-бизнеса, а там без драйвера, коем являлась я, не обойтись. С мужем мы сели, подумали, посчитали. Детей пришлось перевести из частных школ в обычные, где-то подсократить расходы, но мы были взрослыми с сильным тылом, со всем справились.
— В 2014 году случился Крым. Почему ты решила туда поехать?
— К тому времени я была таким local opinion leader, у меня уже образовалась определенная аудитория. И тут начинается Крым. Не понятно, что происходит, все пишут разное. Я подумала, что являюсь свободным, ни к чему не привязанным человеком с возможностью купить билет на самолет, поэтому решила своими глазами посмотреть, что там на самом деле. С другой стороны, вокруг меня всегда была романтика настоящих правозащитников, которые ездят на войны, а ведь в жизни каждого «настоящего правозащитника» должна быть своя война. 18-летнюю девочку в Чечню никто не брал, а тут, уже у взрослой меня, появился похожий шанс.
— Чем ты там занималась?
— Это было похоже на формат гражданской журналистики. Было много вопросов о жизни там, и я с места событий находила на них ответы. Постоянно общалась с людьми, пыталась помогать. Потом написала книгу о своем опыте работы там.
— Изменились ли твое отношение к власти после крымского опыта?
— Нет, я воспитывалась в диссидентской культуре, где власть не имеет значения. Имеет значение то, что ты делаешь. Как в подростковом возрасте, исходя из внешних условий, я хотела сделать что-то важное и нужное, так я и хочу в общем. Ситуация в стране плохая, чем дальше — тем хуже, нам надо это менять. Мне не интересна власть, куда более важно — мы, общество.
— Как у тебя удается сохранять высокий уровень эмпатию после всей боли, увиденной тобою?
— Я думаю, что этот уровень только повышается. В юности, например, ты не можешь в должной степени выразить соболезнования в связи со смертью близкого, ты ужасаешься, да, но опыт пока не знает этой боли. С его накоплением, когда твои друзья и близкие садятся в тюрьму, сама работаешь в ОНК, ты понимаешь каково человеку, чувствуешь его, эмпатия растет.
Comments