Подхожу к покосившемуся ржавому забору и открываю скрипящую калитку. За ним как будто другой мир — небольшой палисадник и красивое старинное здание, выделяющееся на фоне невзрачных многоэтажек и грязного снега. Это Государственный научно-исследовательский институт реставрации, расположенный в загородном дворце императрицы Елизаветы Петровны. Я миную охрану и поднимаюсь на последний этаж — здесь находится отдел реставрации рукописей.
За деревянной дверью светлое просторное помещение с высокими потолками. Первым в глаза бросается обилие шкафов и различного довольно громоздкого оборудования. В воздухе витают запахи старой бумаги и красок. У столов, уставленных баночками, кистями, стопками листов, станками и прессами, крутятся сосредоточенные и усталые люди. В общем, складывается впечатление, что это классическая мастерская, о чем я, не удержавшись, сообщаю вслух. Подошедшая ко мне низкая смуглая женщина смотрит на меня несколько презрительно и не соглашается — это именно отдел, который занимается научной реставрацией, а не мастерская. По ее словам, каждый памятник, который сюда поступает, уникален, поэтому в отличие от реставрационных мастерских они не только реставрируют книгу, но и описывают и изучают.
Неподалеку от меня еще один сотрудник раскладывает листы под прессом. Присмотревшись, я обнаруживаю определенную последовательность и понимаю, что помимо самой рукописи там лежит еще много бумаги разной толщины. Интересуюсь, зачем класть столько слоев. «Конечно, листы я кладу не просто так. Лист обязательно надо помещать между сукнами, фильтровальной бумагой и картоном. Сейчас их надо распрямить, подсушить, поэтому получается вот такой сэндвич» — поясняет сотрудник. Я невольно улыбаюсь на такое сравнение, но мой собеседник уже не обращает на меня внимания, продолжая свое занятие.
Две женщины направляются к выходу, одна из них бережно держит в руках книгу, завернутую в марлю. Спрашиваю, куда, собственно, они ее несут. Мне неохотно объясняют, что нужно провести первоначальную очистку, поэтому они идут в отдел физико-химических исследований, чтобы понять какой клей — животного или растительного происхождения использовался, от этого будет зависеть состав очистки. Поражаюсь тому факту, насколько взаимосвязаны процессы.
С другого конца помещения неожиданно доносится восторженно: «Это просто шедеврально». Быстро направляюсь туда, и постепенно вместе со мной вокруг книги в кожаном переплете с металлическими креплениями собираются все сотрудники отдела. Мне рассказывают, что это немецкая рукопись 15-го века. Она хранилась в библиотеке Генштаба и в начале 20-го века очень сильно пострадала при пожаре, поэтому в 50-х годах её реставрировали. Обращаю внимание на коробку с лежащими в ней пожелтевшими листами и грязно-зеленым потрепанным переплетом. Оказывается, это то, что осталось от того, как рукопись выглядела после той самой реставрации. Одна из сотрудниц метко отмечает: «С эстетической точки зрения, взять отреставрированный блок 15-го века и вставить его в это безобразие…». Затем я узнаю, что для того, чтобы воссоздать первоначальный вид книги, переплетчик специально ездил в Берлин, чтобы изучить подобные книги. «Наш переплетчик замки все делал сам, и форму, и эти шарнирные крепления. Рукопись теперь выглядит, как должна быть. Расставаться жалко, но придется отдать», — резюмирует сотрудница.
В отличие от раннего спокойствия и крайнего безразличия, стоящие вокруг уже отреставрированной рукописи выглядят очень вдохновленными и гордыми. Я понимаю, что несмотря на то, что для сотрудников это привычная и повседневная работа, каждый из них чувствует себя так, когда наконец заканчивает реставрацию памятника и держит в руках воссозданную историю.
Comments