В интервью народная артистка России Лия Ахеджакова рассказала о забытых ролях, страхах в профессии, смене зрителя и о важности режиссерского таланта.
– Сейчас, когда вы выходите на сцену, вы чувствуете смену зрителя, смену поколений?
– Я в последнее время так редко выхожу на сцену из-за того, что произошло, что у меня притупились эти чувства. Но то, что зритель поменялся, причем во всем мире – это точно. До пандемии я успела съездить в Швейцарию, Германию, Америку и Израиль с проектом по пьесе Людмилы Улицкой «Мой внук Вениамин» – это было несколько огромных гастролей, и у меня была возможность оценить, как изменился театральный зритель, которого я знаю. И он изменился очень сильно, причем везде. Есть такой спектакль – «Крутой маршрут» в Современнике. Это хроника времен культа личности, он стал мемориальным. Спектакль был поставлен еще в 90-е годы, но сейчас его актуальность резко увеличилась. Даже не могу сформулировать, почему это произошло. Тут, наверное, нужен политолог. Но мы, актеры, чувствуем, что сегодняшний зритель очень сильно сопереживает новым смыслам, которые есть в книге Гинзбург и в поставленном по ней спектакле.
– В одном из интервью вы говорили, что бываете довольны одним своим спектаклем из ста. И все-таки какими свои ролями, спектаклями вы довольны больше всего?
– Вы знаете, очень важен зритель. У нас было так много раз: на премьере все может быть провалено, но потом что-то случится и спектакль взлетит. Когда мы поехали в Питер со спектаклем Виктюка «Квартира Коломбины» – провал был страшный, ушло ползала. Когда я вышла из театра, меня окружили люди со словами: «Как вам не стыдно, вы же такая хорошая актриса!» Тогда я расплакалась и ушла.
Прошел год – и зритель созрел. И следующие лет 10 мы с огромным успехом играли этот спектакль. Никаких наград у спектакля не было. Вообще, у меня никогда не было никаких театральных наград. Но этот спектакль я бы лично выдвинула на золотую маску – не за свою роль, а за то, что сделал Виктюк. Я вспоминаю это как огромное открытие, до Виктюка никто на этом театральном языке не разговаривал со зрителем.
– У вас есть роли, которые вы не сыграли и жалеете об этом?
– Конечно, у каждого актера они есть. Я очень мало сыграла. Какими-то короткими перебежками от одного режиссера к другому. Я еще и капризная, иногда отказывалась, когда чувствовала, что не хочу в чём-то играть. Я себе этим очень нагадила в жизни. В театре нельзя отказываться. Это категорически невозможно.
– Ваш главный страх в профессии?
– Прежде всего – страх попасть к дурному режиссеру. Я вообще очень серьезно отношусь к режиссуре. Мне кажется, это одна из самых великих профессий. Я могла наблюдать, когда великий актер играл у плохого, неталантливого режиссера, и этот актер становился таким же неинтересным и терял весь свой талант и свое достоинство. Я считаю, что какие у меня режиссеры – такая я актриса.
Во-вторых – не справиться с заданием, которое дает талантливый режиссер. Не справиться, не понять, не осилить и испортить все вокруг себя. Ошибочно потерять бдительность и попасть в явно нелюбимое мной, неталантливое, убогое действо, что всегда возможно – потерять бдительность и влипнуть. И влипала-таки.
Я иногда включаю телевизор и вижу фильм, где я играю и думаю: «Да не было этого фильма, не может быть, чтобы это была я!» Это такое старое, увядшее, неинтересное, неяркое явление – зачем его показывают? И внутри этого я вижу себя. Хотя я не помню, что это было, не помню партнеров, не помню режиссера – все забылось, но, оказывается, это было в моей жизни.
– Какое последнее произведение искусства вызвало у вас сильные эмоции: заставило плакать или смеяться?
– Со мной часто это бывает – я очень хороший зритель. Не столько хорошая актриса, сколько хороший зритель. Если раньше считалось, что сериальная жизнь – это что-то непотребное, то сейчас можно увидеть сериал, от которого сердце сжимается. Я увидела недавно сериал «Война и мир» от BBC – обалдела, посмотрела по второму разу, и еще сильнее меня это подорвало. Но давно не было книги, которая бы меня потрясла – с полгода, если не больше.
Comments