Массивные ворота со скрипом открываются. Охранник оглядывает нас с ног до головы и, тихо пробормотав «Студенты…», пускает внутрь. Мы с ребятами из благотворительной организации переступаем порог Бирюлёвского приюта.
Вокруг холодно и пусто. Откуда-то доносится собачий лай и лязганье металлических решёток. Навстречу выходит румяная от мороза женщина — местный волонтёр: «Пришли всё-таки… Это вы молодцы. К нам и в обычное время не часто заходят, сейчас вообще почти помощников нет».
Узнаю, что в приюте нет ни одного постоянного волонтёра. Даже самые опытные, «местные» появляются тут всего несколько раз в неделю. Каждый волонтёр отвечает за свой блок собак, если он к ним не приедет — никто не приедет. Так как приют городской, никто волонтёрам не платит. Изредка поддержку оказывают приезжие помощники, как мы.
Идём туда, откуда слышен лай. В очередной раз сворачиваем, и в нос ударяет запах сырости, сероводорода и испорченный пищи. Впереди — огромный коридор, по сторонам вольеры, забитые собаками разных пород и размеров. Приют напоминает лабиринт или бункер. «Здесь этих бедняг около двух с половиной тысяч. Так что вы нарасхват», — говорит волонтёр.
В приюте всего один кинолог. Всех животных социализировать просто нет времени. Поэтому помощников распределяют по «проблемным» блокам, чтобы «показать собакам, что люди не только бить могут, но и добро нести», говорит волонтёр. Но сегодня наша помощь нужна в другом месте.
Из лабиринта вольеров и металлических сетей сворачиваем в просторный загон. Здесь подозрительно тихо. Оборачиваюсь и вижу у входа табличку: «Хоспис». Здесь собаки не живут, а доживают.
Это — больные эпилепсией, с ними надо осторожней: начнётся приступ, а дальше как повезёт. По другую сторону блока — собаки с ДЦП. Дальше — слепые, беззубые. Около них — инвалиды с нерабочими конечностями. «У этих иммунодефицит, к ним подходить не надо. И так слабые. Дай Бог зиму переживут», — показывает волонтёр на небольшой загон посередине.
Спрашиваю, откуда у приюта деньги на лекарства. «Мы — организация муниципальная, вот почему у нас так много больных: берём только тех, кого городские службы привозят. И живём на средства города. Ну как средства, необходимый минимум… Этого только на корм хватает. И то, настолько дешёвый, что половина собак от ожирения страдает».
Оказывается, лекарства приют закупает на благотворительные пожертвования, например, фондов «Ника» и «Собаки, которые любят». Иногда медикаменты привозят помощники, школы, университеты. Денег на лечение сложных заболеваний никогда не хватает, такие собаки здесь долго не задерживаются. Местный волонтёр рассказывает: к хоспису приставлен ветеринар, но не для лечения. «Эвтаназия?» — спрашиваю я. Волонтёр кивает и тихо добавляет: «Но только когда мы на 100% уверены, что шансов нет».
«А что с этим красавцем?» — показываю на спящего пса в самом крайнем вольере. «Онкология. Последние недели красавец доживает. Скоро заберут, наверно...», — вздрагиваю и отстраняюсь от клетки, понимая, что заберут его точно не домой. В это время вижу: в вольер напротив забегают несколько волонтёров. Держат собаку на боку, засыпают в пасть горсть разноцветных таблеток. Приступ эпилепсии.
Закончив все дела, направляюсь к выходу и стараюсь не оглядываться на хоспис. Не получается. Такое чувство, что этих собак уже похоронили, просто они об этом ещё не знают.
И снова старые ворота, и хмурый охранник, и холод, и пустота. Замечаю неподалёку женщину, она уводит за ворота чёрного лохматого пса. Напоследок решаюсь узнать у местного волонтёра, сколько собак забрали домой за последний год. «Среди тех, что на моём попечении — одну. Кто возьмёт больных или забитых?». Киваю и, опустив голову, переступаю порог Бирюлёвского приюта.
Comentários