Наталия Варга была обычной 11-классницей, когда узнала, что больна раком кости. Следующие два года жизни были кошмарным сном, но она не могла проснуться.
В тот день я сидела на уроках, когда мама позвонила в слезах. Она говорила какими-то осторожными словами: «У тебя болезнь. Она в кости», — и старалась максимально избегать слов «рак», «опухоль», «онкология». Я поняла, что случилось что-то страшное, но незнание приводило в ужас. Меня повезли в онкоинститут. Мама до последнего отказывалась показать медицинские документы. Она боялась, что я впаду в депрессию от страха. После анализа биопсии пришел ответ: остеосаркома 1-ой стадии, рак кости.
Дальше было только хуже. Мама запретила ложиться в больницу. Она была уверена, что из меня там сделают инвалида и не придумала ничего лучше, чем заставить меня «лечиться» БАДами — биологически активными добавками, которые принимают для улучшения иммунитета. Я кричала, я умоляла пойти к врачам. Никто не мог помочь. Я была обречена. Было очень стыдно кому-либо рассказать об этом, поэтому только самые близкие люди знали о моем «лечении». Несколько месяцев наше общение с мамой состояло из скандалов. Я говорила: «Если я умру, это будет только твоя вина». Она считала, что все делает правильно, поэтому я перестала с ней разговаривать. Мне было нечего сказать родному человеку, приговорившему меня к смерти.
Одновременно с этим я писала огромное количество олимпиад, готовилась к ЕГЭ. Я приезжала в Москву на олимпиады, а вечером гуляла по городу и плакала. Для чего я это делаю, если умру? Ни один день моей жизни не проходил без мысли о суициде. Какими-то невероятными силами собирала себя из желе. Если я не умру, то надо как-то строить жизнь дальше. Никто из моих друзей не знал, что со мной происходит, и я замкнулась в себе.
Весной нога стала болеть намного сильнее. В один день я встала с кровати, упала и потеряла сознание от боли. После обследований оказалось, что опухоль выросла намного больше. В Ростове не было специалистов, готовых мне помочь. Пришлось ехать в онкодиспансер в Казани. Там мне сказали, что смогут прооперировать только с 18 лет, поэтому несколько месяцев я была в подвешенном состоянии. В день рождения я поехала на обследование перед операцией. Лежала на КТ и думала: «Боже мой, хоть бы не было больше опухолей или метастаз». Через несколько дней была запланирована операция. Когда я уезжала на нее, то написала друзьям, что выйду на связь через день. Но в реанимации меня продержали 4 суток. Друзья и знакомые были уверены, что я умерла.
В реанимации время идет по-другому. Утром и вечером мне кололи наркотические обезболивающие. Как люди добровольно на это соглашаются? Это мир жестких галлюцинаций, кошмар наяву. Я попросила колоть мне всего один раз в день. Во время лечения в больнице я пережила череду предательств. Я узнала, что парень мне изменял на протяжении всего лечения. Было так стыдно, что я чуть не умерла, а плачу из-за какого-то мальчика. Потом в какой-то момент мама сказала, что она устала. И просто ушла. Она выключила телефон и не отвечала на звонки. Я была лежачим пациентом, одна в незнакомом городе. Я знала, что врач приходит в 11 утра. К этому моменту я вытирала слезы, улыбалась, а после его ухода снова рыдала.
Сейчас Наталия учится на первом курсе «Политологии» в высшей школе экономики. Она планирует запустить подкаст о правильном общении между членами семьи и близкими с людьми, попавшими в сложную жизненную ситуацию. Наталия признается, что морально еще не восстановилась, чтобы стать постоянным волонтером, но хотела бы в будущем создать благотворительный фонд.
Comments